29 декабря 2021 
adminGWP 
Aлeксaндр Шeянoв рoдился в Oрeнбургe. Жил в Aлтaйскoм крae и Мoрдoвии. Eгo пeру принaдлeжaт рoмaны «Aнгeл любви», «Сны русскoгo oлигaрxa», «Инoплaнeтянe, не то — не то Пoxoждeния aлкoгoликa Синюшкинa». В нoвую книгу литeрaтoр включил нeбoльшиe рaсскaзы, связaнныe oбщeй сoбытийнoй кaнвoй встрeч с выдaющимися музыкaнтaми, aктeрaми, дeятeлями искусствa.
У Юрия Бoрeвa eсть зaмeчaтeльный сбoрник рeaльныx истoрий, бaeк и фoльклoрa русскoй интeллигeнции — «Из жизни звeзд и мeтeoритoв». Тaкoй жe звeздный aкцeнт сдeлaл в свoиx нoвeллax и Шeянoв, с праздник разницей, что они написаны ото имени одного человека. Получи жизненном пути Александру попадались поистине настоящие звезды. Скажем, в Театре получи и распишись Таганке он впервые повстречал Владимира Семеновича Высоцкого:
— Муж добрый друг Сергей Тишкин был главным машинистом сцены. У него в подвале я и собирались. Читали запрещённую литературу, баловались портвейном. Заглядывали получи огонёк и артисты…
И вот как-то раз, на пороге 80-х врасплох-негаданно, как хулиган с-за угла, нарисовался Высоцкий. Был дьявол в роскошном халате. Надо прояснить, в это время наверху, ведь бишь на сцене, шёл постановка «Преступление и наказание», где Степень играл Аркадия Ивановича Свидригайлова…
– И чё тутовник творите, Тихон, – практически голосом Свидригайлова поинтересовался Высоцкий, – распиваете?..
– Ну да вот Саня, – кивнув в мою сторону, оптимистично пояснил Тихон-Тишкин, – читает главу изо романа про похождения алкоголика Синюшкина…
– Синюшкин, – хмыкнул Высоцкий. – А чё пьёте, портвешок?
– Неужли да, три топора, высококачественный, – не без артистизма причмокнул Серега Тишкин, – будешь?
Высоцкий получи и распишись мгновение задумался:
— После зайду, – маленько меланхолично ответил он, – картина у меня важная…
Вот такими штрихами Шеянов дает нам галерею выдающихся людей: в страницах книги, иллюстрированной редкими фотографиями и автографами изо личного архива, возникают мамаша Высоцкого — Нина Максимовна, Никитий Высоцкий, сын Есенина Костяха Сергеевич (и внучка великого поэта, с которой у Алексаня Шеянова был роман). А снова — театральный режиссер Сергей Арцибашев (поставивший пьесу сообразно роману своего товарища), художники Эдвард Дробицкий и Анатолий Брусиловский, серпастый и американский актер Олег Видов, Тонино Гуэрра и многие, многие остальные. Эта россыпь и сложилась в «Дребезги жизни».
Единственное, что такое? не хватало (точнее, сего требовала читательская жадность) — размаха, панорамности. Вот именно, в книге есть набор интересных персоналий и, не принимая во внимание сомнения, ценные описания взаимодействия с ними. (В обрез кто может похвастаться, сколько пил пенное с Высоцким). Тем безлюдный (=малолюдный) менее, скажем, 16-летнему юноше alias девушке «Лики судьбы…» что-то (вкоротке что поведают о советской эпохе иль о 90-х, о которых подростки судят до песням Монеточки и фильму «Брат».
Так такую задачу автор впереди собой не ставил, просто рассказывая истории где-то, как рассказывают их соседям точно по купе в дальней поездке либо — либо старому товарищу, с которым отнюдь не виделся лет двадцать. И в этом редкость повествования.
Иногда оно становится очень жирно буд откровенным. Обсуждая легендарного представителя русского авангарда в живописи — Анатолия Тимофеевича Зверева с Брусиловским, Шеянов приводит нижеприведённый диалог, имевший место водиться в мастерской, где приятели выпивали:
– Всего Толенька Зверев на этой кровати далеко не спал… – словно вспомнил обладатель мастерской.
– А где же? – растерялся я.
– И вон на том коврике… – некто махнул рукой.
– На коврике? – я подумал, точно ослышался.
– Ну да, – философски ответил он.
– Почему? – я ни чер не понимал.
Боялся описаться… – простой пояснил хозяин.
Впрочем, с такой-сякой(-этакий) же иронией Александр Шеянов относится к самому себя. К примеру, так он отзывается о собственном стихотворении, приглянувшемся примадонне российской эстрады:
Там по просьбе Эдика я читал это творение не один присест. Как-то он признался, что-что дал почитать стих самой Пугачевой, с которой его связывала совместная творческая подвиг…
– Зачем? – не сразу понял я.
– Ну-кась, может, песню напишет…– некто прищурил глаза.
– Ну сие вряд ли, – искренне вырвалось у меня, – я а не песенник…
Так и получилось, правда по просьбе Аллы Борисовны раза двушник я переделывал свой «шедевр»…
В таких определениях, словно закавыченный шедевр, «сие творение» — выражено ревность Шеянова, знакомое каждому пишущему. Ввиду этого что создавать литературу за великих классиков — это серьезно и страшно. И без самоиронии (в никак не обойтись.
Рубрика: